Редко можно встретить актера, который читает психологические журналы…

Я обожаю все это. Очень люблю читать коллег, как они врут. Все хотят быть хорошими в телевизоре, на обложке. Я верю в порядочность людей, читаю и думаю: «Боже, какие замечательные люди!»

Желание быть хорошими исправляет людей?

Должны быть такие качества, как честь и достоинство, их нужно в себе воспитывать. Сейчас за это дают орден. Я не верю в плохих или хороших людей, я верю в то, что человек сам выбирает, каким ему быть. Как оценивать человека, который пошел на преступление, защищая своих детей? Я иногда думаю, как тяжело быть судьей. Раньше я был категоричным максималистом, говорил «нет» или «да», середины не бывает. А сейчас я не имею права ни с кого спрашивать. Сейчас понятия порядочности и воспитанности нивелированы, чувство вкуса нарушено. И нужно стараться хотя бы не предавать себя. Очень сложно сейчас человеку живется.

Наверное, и раньше жилось нелегко.

Мы жили в системе, которая образовывала человека, давала ему воспитание, была возможность выбирать профессию не потому, что она приносит блага, а потому, что это призвание. Человек, который живет в обществе, не может быть полностью свободным. Плюнуть сейчас на пол – это не свобода, а хамство. Если вы нормальный человек, вы подумаете о других людях вокруг вас. Допустим, я говорю другу: «Все надоело, я уезжаю в другую страну». Но как я могу не подумать, что у меня здесь мама? Есть обязательства, ответственность, поэтому нет свободных людей. Свобода нужна для того, чтобы не быть мерзавцем. Мы каждый раз, выходя из подъезда, находимся под обстрелом хамства, подлости, невежества. Как сохраниться, не потеряться и вечером, засыпая, говорить себе, что ты нормальный человек?..

Жить в сумасшедшем мире, но не сойти с ума. Такая управляемая шизофрения.

Я всегда был не от мира сего, иначе я не был бы артистом. Но сегодня я смотрел телевизор и был в ужасе от того, как играют. Стыдно, ведь взрослые люди. Когда я был молодой, меня прямо распирало, я хотел, чтобы меня все любили. Но сейчас все по-другому, я хочу заставить зрителя чуть-чуть приподняться над суетой. Я не пытаюсь никого учить. Как добиться того, чтобы не слезы были видны, а то, что внутри? Если зритель видит, слышит, он сам все додумает и поймет. Сейчас все разжевывают, а зачем? Мне кажется, все должно быть между строк.

У вас позиция позитивного психотерапевта.

Я, честно говоря, не понимаю работу психолога. Вот вы приходите к незнакомому человеку. Он спрашивает: «Что случилось?»

Он просто выслушивает человека.

А зачем он мне сдался тогда? Рассказывать незнакомому человеку, что у меня там на душе. Мне просто повезло: энергию, которая меня переполняет, грустно мне или весело, я сублимирую в профессию. Мне не надо идти к психологу. Как у Евтушенко, «Понял я, что человек несчастен, потому что счастья ищет он». Счастье – путешествие, а не конечная цель. Но человек этого не понимает. У меня был такой момент в жизни недавно, когда я вдруг встал и ушел из театра. Я вдруг подумал: «А что я здесь забыл?» Все произошло в одну секунду. Если бы я долгое время вынашивал такое решение, это отразилось бы на работе. А я так не мог, у меня все по максимуму, и в этом моя проблема. В любви – тоже. Мне говорили, не надо так сильно. Я вздрагивал и не понимал: а как по-другому? Мне говорят: «Берегите себя». А как это? Выходить на сцену и начинать беречься? Для меня важно, чтобы зритель ушел с чем-то.

Именно такая жизнь на максимуме дает энергию?

Конечно! Я человек впечатляющийся. Все деньги я трачу на путешествия, дворцы мне не нужны. Я черпаю вдохновение от того, что я вижу перед собой. Некоторые артисты ненавидят сниматься в кино, а я это обожаю. Люблю свет, технику, когда оператор работает. Я до сих пор помню запах Мосфильма – запах пленки. Я однажды был в Саратове. Приезжаю, а там сгорел старый театр. И вот я вхожу в театр новый, и мне постановщик несет стул, ставит его и моет тряпкой от сажи, и у него слезы на глазах: «Простите нас, мы же погорельцы!» Я понял, что эти люди не безразличны к театру, к своему дому. Самое лучшее доказательство профессии: «Ты выйди и сделай». Сейчас многие садятся на оклад и ничего не делают. Театр должен быть конкурентоспособным, но то, что сейчас происходит, меня пугает, я не хочу это играть. А про то, что я хочу играть, мне говорят: это не пойдет, никто не пойдет на такое. Ну, значит, я подожду. Я достаточно много играю, творческого голода у меня нет. Но я не могу не репетировать, мне нужна работа.

О чем будет ваша книга?

Путевые заметки. Мне бы хотелось рассказать с улыбкой о своем детстве, о людях, которые мне казались забавными. Я не буду открывать их плохие стороны, чтобы не обидеть, буду обходить острые углы.

Что такое талант? Это потенциальная возможность. Дальше человек либо развивает его, либо губит. Я видел много талантливых людей, которые сгубили себя. Это зависит от образованности. Я считаю, образованность – анатомическая необходимость.

Когда мне было лет семнадцать, мне подарили «Энциклопедию кино», я ее и сейчас листаю. Нахожу слово «грим», и оказывается, в переводе с итальянского «грим» – сморщенный старик. Вот спроси сейчас гримеров, они этого не знают. Артисты прячутся за гримом, который скрывает правду.

Я не понимаю, когда женщина на экране просыпается с вечерней прической, с накрашенными ресницами. Зачем это? Как в это верить? Меня это сразу отсоединяет, это просто неинтересно. Я вижу на экране съемные квартиры без работы художника. А у меня отец работал на студии, где каждый кадр продумывался. Это же куча эскизов. Я разбирал на даче завал книг и нашел коробку с эскизами отца к одной картине. Это уходящая натура… Мне кажется, я и половины не сделал из того, что мог бы и хотел.

К сожалению, какие-то роли мне не дано сыграть из-за внешних данных. Я очень благодарен, что мне разрешили сыграть в «Гранатовом браслете». Четырнадцать минут экранного существования, но мне это очень дорого. Хотя мне кажется, что на пробах я сыграл лучше. Смотреть на себя – неблагодарное дело, кажется, что все бы переделал.

Моя первая сцена была кошмаром, стыдно пересматривать. Но потом меня научили кинематографу, как надо играть на крупном плане. Когда предложили Глухаря, я не хотел играть мента. Я думал, я принц, король. А когда получил сценарий, был поражен, как круто это написано. Это был талант сценариста.

А как быть режиссером своей жизни?

Иногда мне хочется побыть просто артистом. Чтобы приходить на площадку, не переписывать сценарий, не придумывать фразы, репризы. Я хочу быть пластилином в руках режиссера.

Мне повезло, я работал с профессионалами. Мне хотелось бы немного другого, но я не могу ничего изменить, я могу только принимать этот мир. Каждому – свое. Когда я не прогибался, никто от этого не выигрывал. Когда я сопротивлялся, получал плевки в спину, и спасала меня фраза Людмилы Марковны Гурченко: «Если тебе плюют в спину, значит ты идешь впереди».

Я в ладу с самим с собой, обожаю читать биографии, историю и понимаю, как много мне хотелось бы сыграть! Лет пятнадцать назад был фильм про Александра Годунова, артиста балета, который в советское время совершил прыжок за кордон. Там в конце есть фраза, которая перевернула мое сознание: «А в прошлом у него было блестящее будущее». От этой фразы мне стало страшно. Вот такую роль я бы очень хотел сыграть.

«Господа Головлевы» – просто моя мечта. Вообще, Салтыков-Щедрин незаслуженно выставлен за пределы интереса художников. Невозможно жить без чувства юмора, и я его включаю уже с утра. Только юмор и самоирония спасают от действительности, без них можно сойти с ума.

Сообщение Человек впечатляющийся. Интервью с Максимом Авериным появились сначала на Наша Психология.